Он ворвался в мою жизнь пушистым сюрпризом — подарком от соседей, которые знали, как одиноко бывает в большом доме. Тогда я ещё не понимала, что этот кролик с бархатными ушами и взглядом философа станет моим молчаливым собеседником, тихим соучастником утреннего кофе и вечерних книг.
Боня ненавидел газонокосилку. Её рёв заставлял его метаться по комнате, пока он не находил спасение под старым дубовым шкафом — там он сидел, прижав уши, будто пытался стать невидимкой. Зато в саду он был королём: рыл ямы с таким азартом, словно искал подземный город, а после, уставший, засыпал на диване, свернувшись в шерстяной клубок. Его страсть к плетёным корзинам превратила половину моих аксессуаров в решето, но я прощала ему всё — даже когда он грыз обои, делая вид, что это «не он».
Однажды он украл морковку. Не просто утащил, а совершил целое преступление с планом: забрался на стол, схватил добычу и закопал её в горшок с фикусом. Неделю я искала пропажу, пока не заметила торчащий из земли оранжевый кончик. Он так аккуратно присыпал её землёй, словно готовил тайник на чёрный день.
Он ушёл так же незаметно, как жил. Утром я нашла его в его любимом углу дивана — будто уснул, убаюканный тишиной, которую сам же и создавал. Семь лет его урчания, топота лап по полу, его упрямого жевания всего, что плохо лежало, остались в стенах этого дома.
Теперь, проходя мимо пустого дивана, я иногда ловлю себя на мысли, что жду его недовольного фырканья, когда включаю пылесос. А в саду до сих пор видны ямы — я их не закапываю. Пусть будут. Как памятник его кроличьей настойчивости, его умению превращать обыденность в приключение.
Спасибо тебе, Боня, за то, что напоминал: даже в тишине есть музыка — в шелесте сена, в скрипе плетёнки, в глупом топоте лап по паркету. Ты был не питомцем, а тихим мятежником, который научил меня смеяться над разорванными обоями и ценить моменты, когда жизнь вдруг подмигивает тебе оранжевым хвостиком морковки из цветочного горшка.
Ольга Петрова
Оставьте первый комментарий