Двадцать два года назад мне его подарили — нет, не просто птицу в клетке, а шумного, дерзкого собеседника, который поселился в моей тихой квартире, словно решив, что одиночеству здесь не место.
Его «Привет!» по утрам стало моим будильником. Даже в те дни, когда я пыталась задернуть шторы и спрятаться от мира, он кричал так, что звенели стаканы в серванте, будто напоминал: «Я здесь, и тебе тоже надо быть здесь». Он ненавидел тишину. Возможно, поэтому однажды выучил то матерное слово — случайно сорвавшееся у соседа за стеной. Гости краснели, а он сидел на жёрдочке, гордо расправив перья, словно говорил: «Вот вам и культурная программа».
Он пережил со мной три ремонта, смерть кота Васьки и даже падение той самой вазы с антресоли. Его любовь к моим фикусам стала роковой — я и не знала, что листья, которые он так рьяно клевал, ядовиты. Последние часы он провёл у меня на коленях, дрожа, но всё ещё пытаясь клюнуть палец, будто шёпотом твердил: «Всё в порядке, всё в порядке».
Я похоронила его в старой коробке — той самой, в котором он приехал когда-то. Положила туда зеркальце, его любимую игрушку, и обрывок газеты с кроссвордом, который мы «разгадывали» вместе.
Спасибо, Рио. Ты был моим персональным хаосом, который не давал застыть времени. Твоё «Привет!» до сих пор звенит в ушах, когда я открываю шторы по утрам. Ты научил меня, что даже в самом грубом слове может быть нежность, а в бесконечной болтовне — тишина, которую не выразить словами.
Вера Соколова
Оставьте первый комментарий